...Скажем, Акакий Акакиевич - слаб, жалок и ничтожен, и именно в таком качестве вызывает сочувствие. Нужно умалиться, чтобы прочувствовать Акакия Акакиевича. Но ведь, чтобы это сделать, чтобы не побояться заразиться чужой слабостью, нужно быть сильным? Вот и "воспевание человечности под предлогом слабости".
Или, скажем, в «Оттепели» (я слыхал) был персонаж, который и от фронта вроде как-то там отвертелся, и что-то там неладное начудил с женщиной, но всё равно оказался понятен и близок зрителю благодаря своим переживаниям и страданиям. В конце концов он там, говорят, нравственно побеждает другого персонажа, героя войны, на котором зато лежит печать преступного тоталитарного режима. И тем самым дарит нам надежду: "Я жалок, как ты, низок, как ты (тебе ведь тоже случалось совершать подлости, дружок?), и ничего, нравственнее иных". Как Хоббит. Это "воспевание слабости под предлогом человечности". По-моему.
Или вот "Ирония судьбы". Два героя - плохой тоталитарный Ипполит и хороший гуманистический Женя Лукашин. Что было бы, если бы Ипполит не был наделён патологической ревностью? Возможно, ничего бы не было, история бы не получилась. Женя получил бы свой четвертак взаймы и улетел в Москву. Истории бы не вышло, а тоталитаризм бы победил.
Чтобы тоталитаризму не побеждать, у него обязательно должна быть какая-нибудь патология. Концлагеря, расовая или классовая теория - что-нибудь. Но и либеральному гуманизму, по идее, чтобы побеждать, нужно быть свободным от патологий. От апологии слабости, например. От того, чтобы вменять слабость (и даже порок) в обязанность.
Но что получилось бы, если бы Женя был лишён своей слабости - инертности и безволия? (Женя слаб и зависим: от воли своей невесты, от мнения мамы, от произвола друзей, всплеск его мужественности на фоне влюблённости был оборотной стороной этой слабости – сродни истерике, и не была ли такой же точно истерикой и сама влюблённость?
( ... )