Задача современного искусства

[kot_begemott]

...Обществу потребления желательно ощущать себя молодым, динамичным, рвущимся в будущее — и, соответственно, имеется потребность в дерзновенных и ярких предметах, выражающих полет мысли. Не случайно самым распространенным термином, обозначающим произведение «современного искусства» или замысел, является слово «проект». Это тем интереснее, что никто не назовет словом «проект» плафон Сикстинской капеллы, хотя Микеланджело нарисовал именно проект бытия; но намерение нарисовать три полоски назовут словом «проект». Никто не назовет «Комедию» Данте словом «концепция», но слово «концепция» употребляют по отношению к поделкам, в которых концептуальная (идейная) составляющая крайне мала. Это показательно: обществу сегодняшнего дня (вообще-то говоря, стагнированному) желательно ощущать себя дерзновенно-стремительным, хотя социальные перемены нежелательны. Казалось бы, зачем же нужны «авангард», «проект» и «концепция», если никто не планирует перемен общественного строя, но в том-то и задача момента, чтобы при полной стабильности создать ощущение динамики.

Поскольку современное общество не схоже с революционной Европой ХХ века, то и авангард «новых людей» сегодняшнего дня не имеет отношения к революционному авангарду столетней давности. Изначальной целью авангарда прошлого века была демократизация искусства (ради этого язык искусства упростили), авангард 10-х годов ХХ века был рупором бедноты и социализма, но спустя сто лет авангард второй свежести стал продукцией для богачей, «современное искусство» конца ХХ — начала ХXI века декорирует офисы корпораций. «Первый» авангард восстал против рынка и продаж, для «второго» авангарда позиция на бирже искусств является критерием жизненности. В России так называемое «актуальное искусство» есть плоть от плоти квазикапиталистического строя, что был создан в результате приватизации, и даже если «современные художники» (для придания образу энергичности) участвуют в митингах протеста, они сами есть продукт системы.

В трансформации авангарда от революционной стадии к салонной нет парадокса: все закономерно. Потребность ощущать себя «новым человеком», а свое общество «мобильным и динамичным» присуща людям, даже если их потребности совпадают с уже имевшими место. Термин «новые люди» (new men) был в ходу в Англии XVI века, времени экономического роста и протестантских реформаций. «Новыми людьми» были администраторы нового типа: адвокаты, клерки, финансисты, потеснившие родовую аристократию. Фактически «новые люди» желали прежних привилегий, имевшихся у людей старого образца, но называли себя «новыми людьми». Сходным образом употребляли термин novi homines и в Римской республике времен Пунических войн, обозначали им плебеев, добившихся государственных должностей. И большевики также называли себя «новыми людьми», хотя выстраивали иерархию, соответствующую прежней империи. «Новые люди», имитирующие социальную динамику, нуждаются в своем эстетическом коде, хотя, по сути, человеческая и государственная природа требует привычного: декорировать надо власть и порядок, создавая впечатление динамики.

Собственно, «современное искусство» собиралось стать проектом нового общества, но стадия проектирования затянулась, а новое общество постоянно воспроизводит привычные алгоритмы. С течением времени стало понятно, что вечное проектирование стагнации и есть наиболее адекватное выражение «новой» социальной философии. Современное общество далеко не революционно, программы революционные, если бы такие появились, отвергаются, и хотя современное искусство по привычке именует себя «авангардом», но, разумеется, «современное искусство» — есть декоративный, контрреволюционный, салонный продукт.

Понятие «современное искусство» включает в себя различные разделы: перформанс, концептуализм, соц-арт, видео-арт, абстракция, арт-брют, бесконечные модификации стиля. Существует нечто главное, что роднит узкостилистические течения, объединяет их в общее понятие — «современное искусство».

Зритель опознает «современное искусство» мгновенно: это искусство декларативно не связано с классическим — отвергает привычные формы не потому, что создает форму новую (так, скажем, импрессионизм отвергал академизм и создавал новую форму), но потому что отвергает формообразование как таковое. Некая форма — та, в которой произведение предстает перед зрителем, — есть побочный продукт деятельности художника нового типа. Возникает этот побочный продукт в результате некоего заклинания, ритуального обряда освобождения от привычных классических форм. Продукт «современного искусства» как бы находится в постоянном поиске формы, он мимикрирует бесконечно, субъект словно ищет воплощение — и не хочет его найти. Ускользающая форма — это и есть форма современного искусства. Эффект фантомного существования связан с тем, что мастер «современного искусства» не выражает черт определенного героя (героя в «современном искусстве» нет), не строит определенный социум. Если попытаться вспомнить героя «современного искусства», то мы потерпим неудачу: ни Давида, ни Сеятеля, ни философа, ни строителя, ни влюбленного современная эстетика не создала, и это закономерно. Современное искусство крайне редко связано с человеческим образом, лишено дидактики, не дает уроков обществу и (обобщая сказанное) принципиально порывает с эстетикой Просвещения. Собственно говоря, в этом суть «современного искусства» — это разрыв с эстетикой Просвещения.

...Эстетика Просвещения (Шеллинг, Гегель, Кант), продолжая традицию мыслителей Ренессанса, утверждала, что искусство формирует образ идеала — идеального человека, идеального общества, морального императива. Искусство, руководствуясь идеалами Просвещения, должно дать обществу моральный урок; образ человека есть образ Божий даже в том случае, если художник — агностик: даже и в этом случае образ человека являет те свойства (милосердие, ответственность, строительную мудрость), коими в религии наделен Господь. К такому пониманию образа Человека и его миссии Просвещение и Ренессанс пришли вопреки тысячелетней практике декоративного искусства империй. Размежевание образа человека и морального императива — отнюдь не новость; это свойство декоративных, манипулятивных языков дохристианских империй. В этом смысле «современное искусство» шагнуло вспять, в глубь веков — к искусству шумерскому, вавилонскому, к декоративной языческой архаике.

Максим Кантор
https://portal-kultura.ru/articles/person/335496-zadacha-sovremennogo-iskusstva-pri-polnoy-stabilnosti-sozdat-oshchushchenie-dinamiki/?fbclid=IwAR2iqv5W6plDEW5pg52EEwXSIPAFr3AfbPvpi-O3vzLVUMgsNDdadFdheo4